Грант Президента Российской Федерации для поддержки творческих проектов общенационального значения в области искусства

Виртуальная энциклопедия художников Карелии

Поленков Дмитрий Степанович

Живописец, график, пейзажист

Души очарованье

 Но вдруг однажды…

  Это вдруг случилось  на одной из выставок,   где-то в середине семидесятых. Войдя в зал, я сразу обратил внимание  на сравнительно небольшой рисунок, остановился перед ним, как зачарованный. В этом наполненным  светом и воздухом художественном творении я увидел не только цвет, но и нежные его нюансы, хотя сам рисунок был чёрно-белым. Как же удалось достигнуть такого эффекта? Подошёл поближе, всмотрелся: оказывается, весь лист заполнен разновеликими и разнотональными точками. Своей волшебной совокупностью они и создают ту гармонию, которая  действует на зрителя просто завораживающе.

   Так впервые я познакомился  заочно с Дмитрием Степановичем Поленковым, тогда ещё мало кому известным у нас художником-графиком.

   Вторая встреча с ним, но уже очная, произошла тоже неожиданно. Выполняя какое-то редакционное задание, я пришёл в троллейбусное управление и между делом заглянул к художникам-оформителям. Очутившись в той «келье», уставленной незаконченными плакатами, я увидел коренастого человека с излучающим неподдельную приветливость  глазами. И как-то само собой получилось, что мы сразу разговорились, будто давние  знакомые. Слово за слово, и он рассказал об одной своей задумке: «Есть заманчивое дело. Хотим расписать троллейбусы, а то ведь  серятина какая-то. Получится так, что троллейбусы каждого  маршрута будут иметь  своё лицо и название». (Вскоре эта задумка была осуществлена, и петрозаводчане с восхищением  вспоминают то светлое, можно сказать, сказочное время).

   Но в данном случае суть в том новшестве, которое свежей струей влилось в течение нашей городской жизни, оказалось в том, что художник-оформитель, гостеприимно встретивший случайного посетителя, есть не кто иной, как художник Дмитрий Поленков.

  Потом представился случай побывать вместе с   самодеятельными художниками у него дома (тогда ещё у художника не было персональной мастерской). Показывая свои работы, он не таил от нас никаких секретов: сказал, на какой  бумаге лучшего всего выполнять рисунки его методом, как затачивать  перья, чтобы точки на бумаге получились самой приемлимой величины, в каких пропорциях разводить тушь для того или иного плана на рисунке.

   После той встречи каждому из нас, кто побывал в гостях у художника, стало ясно, что для создания подобных рисунков надо иметь не только тонкое  художественное чутьё, но и какую-то  сверхъестественную аккуратность, феноменальную усидчивость и даже, можно сказать, железную волю.  Создание одного-единственного рисунка – это дело не минут, не часов,  а нескольких долгих напряжённых дней.  И ещё мы поняли, унося в своих душах светлое чувство радости от встречи с высоким искусством, что пред нами был очень общительный человек, ни от кого не запирающий на ключ ларец своего постоянно обогащающегося профессионального опыта.

   Спустя некоторое время, Дмитрий Степанович Поленков зашёл к нам в редакцию и, заметно волнуясь, выставил перед нами  довольно обширный, ещё не высохший этюд, написанный масляными красками. С полотна  смотрела на нас величественная  Кондопожская церковь. Предоставив нам возможность придирчиво оценить эту работу, Дмитрий Степанович  потирал руки  – нет, не от удовольствия,  просто руки так застыли, что не совсем отошли даже пока он ехал из Кондопоги.  Время было осеннее, холод ужасный. Масляные краски на палитре застывали, не то, что руки…

   Много позже  он вспоминал, как работал над этим этюдом:  «Стою на холоде, продуваемый всеми ветрами, а где  за спиной – домик метеостанции. Работницы  выходят на крыльцо и приглашают : идите, мол, погрейтесь, чаю с нами попейте… Какой там чай, когда работа в полном разгаре! Будет не в обиду им сказано, но ведь не  всякий понимает, что  есть вещи более значимые для человека, чем чай, даже в холодную погоду».

    Тот этюд, как бы заново открывший для нас Кондопожскую церковь, был первой работой художника-графика Дмитрия Поленкова, выполненный им масляными красками в новом для него краю – Карелии. Вскоре после этого на выставках стали появляться его живописные полотна.  Воспринимались они, надо сказать, неоднозначно. Мне приходилось слышать, что кое-кто из художников скептически смотрел на живописные работы мастера пера и туши, пытался найти в ней разного рода погрешности, а если и вынужден признать какую-то работу удачной, считал это чуть ли не случайностью. Конечно же, сам Дмитрий Степанович не мог не ощутить на себе пристально-придирчивого взгляда  собратьев по творчеству.  Скольких и каких переживаний это ему стоило, известно только ему одному. Но как бы там ни было, он продолжал настойчиво работать, всё более оттачивая своё мастерство в живописи.

   Чего он достиг в этом направлении, можно понять, а точнее, почувствовать, побывав на его персональной  выставке в Национальном театре в честь 290-летия Петрозаводска.  Профессиональную оценку его полотнам могут дать  только искусствоведы. Я же беру на себя смелость сказать лишь  одно: выполненные в реалистической манере, эти полотна радуют глаз и волнуют душу. На многие  из них хочется  смотреть и смотреть, то отходя на почтительное расстояние, чтобы охватить всё изображённое  разом, то приближаясь, чтобы получше разглядеть, благодаря чему художник  удаётся достичь и яркой белизны облаков, и рыхлости влажного снега, и сочной  зелени медноствольных сосен, и стылости осенней воды, и реальности едва уловимой дымки, ощутимо  оживляющей тот или иной конкретный пейзаж. Точно так же хотелось вникнуть в секреты  художественного мастерства и тогда, когда были первые встречи  с Поленковым, точнее с его графическими работами…

   После  просмотра этой выставки, на которой было представлено око ста работ, мне посчастливилось встретиться  с самим Дмитрием Степановичем. Воспользовавшись случаем, я задал ему несколько вопросов  и без каких-либо оговорок получил откровенные ответы. Отвечая на вопрос о вступлении в Союз художников, он сказал: «Когда мне предложили  вступить в Союз, я взял самоотвод, попросил отложить вступление на год. Хотелось иметь  более весомый творческий багаж. И вот уехал на Валаам. Полгода работал там, рисовал с натуры, это в основном  карандаш. Получилось то, что задумывал. Создал серию «По Валааму». И только после этого почувствовал себя вправе вступить в Союз художников. И вот в 1979 году приняли без каких-либо шероховатостей.  Когда в Москве  утверждали решение нашего карельского союза, Николай Аркадьевич Пластов, сын знаменитого Пластова, сказал: « Странно, почему мы до сих пор не знали этого художника?..».

    Вступив в Союз художников, я словно заново родился. Знаете, до той поры у меня было такое чувство, что мои работы с идейной точки зрения  в любой момент могут быть отодвинуты в сторону. Когда начинал рисовать, я любил тихие уголки природы, заросшие окраины. Мой учитель Георгий Васильевич Курнаков, очень тонкий художник, с которым  мы  познакомились в Херсоне и который приобщил меня к тем точечным рисункам тушью, говорил мне: «Ох, какая вас трудная судьба ждёт, дай вам Бог удержаться на плаву». Теперь бы я ему сказал: «Удержался, Георгий Васильевич, все-таки, удержался». Там же, в Херсоне, я близко познакомился ещё с одним художником  - Фёдором Ивановичем Загороднюком. Кстати, он говорил, что именно графика выведет меня в люди, но в то же время пророчески предугадывал, что будет немало упрёков со стороны некоторых  художников по поводу  моей манеры исполнения графических работ…  Затем я многие годы работал с художницей-педагогом Стэллой Матвеевной Манизер, дочерью известного скульптора. Она открыла передо мной такие возможности рисунка,  о  которых я  прежде и не подозревал… Но всё это – не начало, а продолжение. Начало – в семье, в моей матери. Она в своё время закончила педагогический институт в Санкт-Петербурге. Иностранные языки, музыка, живопись были обязательными в учебной программе студентов тех лет. И вот мы все, благодаря  моей матушке, так или иначе приобщились к искусству: то ли к живописи, то ли к музыке».

   - Вы сказали: «мы все». Значит, кроме вас…

   - Да, я был одиннадцатым ребёнком в семье, самым последним. Родился в 1940 году… Знаете, я вам как-нибудь более подробно расскажу  о нашей семье. А пока лишь скажу, что мать, развив в нас пристрастие к рисованию, была очень  требовательна и к технике рисунка, и к его выразительностью. Словом, с самых первых штрихов на бумаге  всё было всерьёз.

   - И это «всерьёз» видится теперь в каждой вашей работе.

   - Да, тут несомненно, добрый материнский след.

   - И ваша удивительная работоспособность. Без дела, наверное, ни минуты?

   - Мой день длится с шести утра до двенадцати ночи. Да ещё перед сном – два часа чтения… Но день на день не похож. Сегодня – карандаш и тушь, завтра – только живопись. А  иной раз приходит настроение готовить холст, грунтовать…

     - Сколько было на вашем веку выставок с вашим участием?

    -  Число самых разнообразных выставок, на которых были представлены мои работы, приближается к пятидесяти. Около двадцати из них – персональные, если считать  с  Охотска и Сахалина, потом вспомнить Крым и закончить Петрозаводском.

    - До Петрозаводска, насколько мне известно, вы жили в Крыму, в Симферополе. Как возникла мысль – из тёплых краёв перебраться в студёную Карелию?

   - Вот здесь, можно сказать, действительно чистая случайность. Однажды в Крыму ко мне подошёл солидный человек и, посмотрев, как я рисую, спросил: «А в Карелии не бывали?» Я сказал, что не бывал, но хотел бы полюбоваться этим сказочным краем. Тут он и пригласил меня в Петрозаводск, причем, вполне официально. Пригласивший-то, оказалось, - министр культуры республики Лев Николаевич Колмовский.  И вот с 24 августа 1974 года я в Петрозаводске.

   - Значит, через год – юбилей – двадцать лет под неласковым северным солнцем.

   - Нет, почему же? Для меня как для художника – достаточно ласковым.

 

                                                       Н. Фёдоров