Поморцев Борис Николаевич
Живописец
Некоторые впечатления о творчестве Бориса Николаевича Поморцева
Прежде чем писать о творчестве Бориса Николаевича Поморцева хочется вспомнить недавний эпизод, когда в музее принародно сам глава правительства Республики Карелия А. Нелидов поздравил художника с присвоением ему звания почётного члена Академии Художеств России. В торжественной обстановке художник был облачен в мантию, на его голову была надета «академическая» шапочка. Весь этот несколько помпезный ритуал представляется всё же необходимым, правда несколько запоздалым, признанием действительных заслуг Поморцева, как художника, перед российским, и прежде всего карельским искусством. И, правда, сейчас нам уже трудно представить полностью и полноценно красоту карельской природы без пейзажей Поморцева. Без тех прекрасных видов и уголков нашей родной земли, которые открыл нам художник в своих многочисленных пейзажах. А частью и красоту наших прекрасных памятников народной архитектуры, мы также с особой остротой, как бы заново, воспринимаем с его картин.
Недаром, будучи художником, Борис Поморцев обходил практически все уголки Карелии. О каждом из этих уголков своей малой родины он может рассказывать много интересного, помнит детали – они запечатлены на бесчисленных этюдах художника. Это человек с богатым запасом разнообразных впечатлений, отчасти зафиксированных на холсте или картоне, с богатейшим жизненным опытом. Много замечательного он может и рассказать о людях, которые его окружали и с которыми он встречался, вспомнить различные эпизоды своей жизни. Это они как бы незаметно присутствуют во многих пейзажах художника. Незаметно не только потому, что они скромные труженики, заняты своим обычным делом, но скорее, оттого что без них картина жизни, представленная в работах художника, была бы неполной и они занимают тут своё достойное место. Сам художник в чём то, похож на этих людей. Борис Николаевич прост в общении, доброжелателен, обходителен, разговаривает с лёгким юмором, превосходный рассказчик. В обхождении с ним чувствуешь себя легко, уверенно и свободно. За долгие годы работы в Карелии художник сроднился с нашим краем, ощущает его как свою малую родину. И это несмотря на то, что он, коренной сибиряк, родился на далёком Сахалине в городе Оха. А творческая биография Поморцева начиналась в Иркутске, где и провел он молодые годы, окончил художественное училище, написал свои первые пейзажи. И всё же настоящим мастером живописи Борис Николаевич стал в Карелии. Этот факт осознаёт и сам художник. Как то он вспоминал, что однажды один из друзей детства назвал его крупным иркутским художником. Борис Николаевич практически машинально поправил – «Я карельский художник». И действительно лучшие свои живописные произведения художник создал в Карелии, здесь он получил известность, здесь состоялось рождение его творческой индивидуальности. Однако отношение художника Поморцева к Карелии имеет более глубокую историческую, почти мистическую сущность.
Борис Николаевич рассказывал, что его всегда интересовал тот странный факт, когда фамилия Поморцев, как бы говорящая о том, что ее носитель является потомком поморов – жителей побережья Белого моря, появилась в далёком сахалинском городе Оха. И вот однажды, будучи в творческой командировке в Пермском крае, случайно художник оказался в селе, где фамилия большинства жителей - Поморцев. К слову сказать, подобные села или деревни, где все или почти все жители носят одну фамилию, широко распространены в России. Местный краевед рассказал ему, что сельчане, как и многие русские Пермского края – потомки поморских зверобоев и охотников-промысловиков на пушного зверя. А их потомки были первыми землепроходцами сибирских просторов, знакомились, общались и, при необходимости, покоряли местное сибирское население, так и оказались они на далёком острове Сахалине.
Приступая к разговору о творчестве Бориса Поморцева, уже давно знакомым и ставшим вроде бы, чем то, привычным, как бы невольно знакомишься с ним заново, пересматривая свои устоявшиеся взгляды и оценки. Вскоре начинаешь понимать, а сейчас, после печального «опыта» перестроечных лет, это понимание ощущается как-то особо обострённо, что перед тобой искусство большой «пробы». Ведь художественное творчество Б.Н. Поморцева, при всех оговорках и частностях, демонстрирует нам органичную составляющую большой русской советской реалистической школы. А это искусство с большой буквы, с глубокими жизненными и эстетическими критериями, с высочайшим уровнем художественного вкуса, с серьёзным подходом к решению как чисто технических, так творческих проблем. Искусство это рождают художники неравнодушные к нашей непростой и переменчивой жизни, пытающееся её понять и определить своё место в сложной меняющейся окружающей нас действительности.
Бориса Николаевича Поморцева с полным основанием можно причислить к таким художникам. Несомненно, Поморцев, прежде всего, живописец-пейзажист. Однако, порой, бывает трудно определить - какой же тип пейзажа преобладает в его творчестве – лирика здесь может соседствовать с эпическим раздумьем, за тишиной иногда скрываться какая-то настороженность. Его нельзя назвать полностью мастером лирического пейзажа, так как довольно часто нам встречаются и картины вполне эпического характера. «Чистый» пейзаж редок в его творчестве, в природе, воссозданной на полотнах художника, почти всегда присутствует человек, либо непосредственно, либо это присутствие обнаруживается по результатам его творческой или трудовой деятельности. Взаимоотношение природы и человека, в которой он живёт в пейзажах художника – особая тема в творчестве Поморцева. В современном обществе зачастую преобладает потребительское отношение к природе. Сейчас для цивилизованного человека афоризм Евгения Базарова «природа не храм, а мастерская, и человек в ней работник» становится своего рода руководством к действию. Для художника же природа есть, прежде всего, храм. Да, человек в ней работает, но он работает как в храме, а не как в мастерской. Результаты его труда присутствуют тут же, они необходимы, но они не нарушают данную природой гармонию, а создают такую же, подобную ей красоту.
Ранние работы художника выполнены в широкой манере. Живописная гамма ограничена двумя – тремя основными цветами, хлёсткая широкая манера, динамичная композиция, цвет обобщается, заполняя значительные пространства картины, колорит строится в контрасте двух основных тонов с определенными вариациями, дальний план обычно спокоен, несколько зыбок. Мазок крупный пластичный. Создаётся впечатление свежести и непосредственного восприятия природы. Причём, почти всегда, не за счёт описания состояния свето-воздушной среды, а благодаря широте «кисти» и смелости цветовых контрастов.
Тихая и размеренная деревенская жизнь, где человек еще сохраняет веками сложившиеся гармоничные отношения с природой – обычный мотив для ряда ранних картин Поморцева. «Утро в карельской деревни», «Субботний вечер», «Утро», «Весна в Шёлтозере». В каждой из этих работ человек в естественном для него окружении чувствует себя уверенно и спокойно.
В «Субботнем вечере» 1961 г. привычный бытовой эпизод, связанный с традиционным для северян субботним «банным днём» перед воскресным отдыхом, происходит в один из обычных для Карелии пасмурных дней. Здесь прямо на берегу реки, за которой уже плотной стеной стоит лес, топится баня. Рядом куча колотых берёзовых дров, тонкая фигурка причёсывающейся девочки. Чуть в отдалении, на берегу реки, рядом со знаменитой лодкой-кижанкой, женщина топит «буржуйку», и лёгкий дымок подымается и исчезает на фоне спокойно текущей реки. Колорит выдержан в скромной гамме зеленовато-серых и серебристо-серых тонов, оживленных неожиданными «всплесками» белого и охристого тона: это в изображении дров, светло-сиреневого на платье девочки, и, по контрасту к зелени, острого сиреневато-синего, почти фиолетового, цвета влажной земли. Чистота и свежесть живописи, отчасти смягчённая тональным единством колорита, придаёт картине неизъяснимую привлекательность. Незамысловатый сюжет становится воплощением удивительной органичности жизни человека и природы. Кажется, что приоткрываешь окно в счастливый гармоничный мир созвучный человеческому существованию. Отзвуки подобной «пасторальности» проявляются и в других близких по времени пейзажных композициях художника.
«Заонежье» 1963 г. - здесь всё же показана пробуждающаяся к жизни деревня. Мы замечаем людей занятых повседневными делами. Вот у реки – женщина с ребенком, кто-то открыл ворота сеней и вывел теленка на прогулку, а в отдалении - мужчина с женщиной обсуждают свои проблемы, рядом играют ребятишки. Мирный сон деревни слегка нарушен. Это настроение ощутимо и в характере колорита. При спокойном сером небе заурядного пасмурного денька видим легкое дрожание вод реки, подчеркнутое отражением стоящей рядом бани. Пейзаж написан широкими и пластичными, но в то же время динамичными, мазками, вьётся лёгкий отрывистый дымок: топится баня. В целом картина выдержана в скупой красочной манере, преобладают спокойные серовато-серебристые тона, да зеленые – так дана трава. Но неожиданно появляются тут и там более яркие и «чистые» цвета: синие - на горизонте, голубые – как отражение неба в воде, светло-охристые, сиреневые, сине-зелёные и другие, оживляющие красочными находками в целом тональный характер колорита.
В других случаях композиция становится более статичной, большое внимание уделяется передаче объёма, формы, более тщательная проработка поверхности холста. Здания становятся внушительными, земля уплотняется, в камнях чувствуется тяжесть. Цвет еще более упрощается и обобщается. Возникает в новом качестве уже знакомое ощущение тишины и покоя. В «Лете» 1969 г., выполненной в технике темперы преобладает статичность, неподвижность. Здесь нет «живой природы», вообще живого. По крайней мере, они играют подчиненную роль. Фигурки двух женщин и коровы – исчезающие малы рядом с высокими деревенским домами. Изображенное на картине – крупные камни, поросшие вековым мхом, огромный дом на взгорье, а также бани и дома на противоположном берегу реки - кажутся до нереальности застывшими. Неподвижная вода в реке производит благодаря гладкой поверхности впечатление стеклянной, а желтый по тону горизонт - лишенным воздуха. В целом, деревня производит впечатление уснувшей, не пробудившейся к жизни.
В картине «Дни осенние» сходное состояние. Здесь архитектура Покровского собора с колоколами, изображена более эскизно, менее проработана, а зато дальний - сильно нагружен за счет плотной облачности, почти столь же весомой, как и в изображении объёма переднего плана. Начинают звучать определённые тревожные нотки.
В картине «Утро» 1974 г. эта нетронутая красота заснувшей деревни, казалось слившейся с пейзажным окружением и ставшей неотъемлемой частью природы, пробуждается от раннего проявления человеческой деятельности. На берегу реки изображена старинная деревня, центральной частью которой является великолепный дом, пятистенка с шестью окнами и балконцем-светёлкой ближе к крыше. Но вот слева видна неясная фигура женщины что-то несущей, другая – спешит по делу, вот группа людей собралась около бани у берега, вот, наконец, появляется лодка-моторка и мы уже слышим рокот мотора, далеко разносящийся в окружающей тишине. И уже через зеркальную гладь вяло текущей полноводной реки, на берегу, приближенном к зрителю, мы замечаем художника, запечатлевшего всю эту красоту.
В работе «В Прионежье»1969 г. лирический настрой уступает эпическому. Художник восхищается мощной пластикой северных изб, строений своим объёмом и размерами, заполонившими всю картину. Они словно стоят на страже этой красоты и покоя и самого человека, изображенного тут же. Внушительная разница в масштабах между человеком и домами только подчёркивает их выразительную монументальность.
«Дни осенние»1979 г. Здесь статика иного рода. Художник изображает купола знаменитого Покровского храма в Кижах с необычной точки зрения – с колокольни, изображая группу колоколов. Застывшей гармонии природы вторит «застывшая музыка» архитектуры. Её выразительный фрагмент семь деревянных куполов-маковок на «восьмерике» с фронтальной «бочкой» слева как будто обрамлены рамой оконного проёма колокольни. Сами же колокола с неподвижными «языками» служат подобно живописному комментарию к словам «застывшая музыка» пояснению к живописному смыслу картины. Зритель как бы видит прекрасное творение северного русского мастера в отдельной картине и тут же «читает» его оценку художником. Интересно, что этот усложненный замысел работы не мешает впечатлению гармоничного созвучия красоты произведения искусства и застывшей природы.
Тема красоты архитектурных памятников Карелии – отдельная страница в творчестве Бориса Поморцева. Зачастую художник откровенно восхищается красотой творения рук человеческих. Можно вспомнить еще одно произведение художника. В картине «Снег выпал» природное явление лишь подчёркивает красоту, созданного замечательными северными мастерами великолепия, объединяя все их строения в единое композиционное целое, в своеобразную умиротворяющую гармонию. Узорчатое великолепие кружевной деревянной резьбы на первом плане – крыльце дома, сменяется великолепием архитектурных форм на среднем и дальнем. Сурово-сдержанный колорит домов и белое пространство заснеженного поля, неожиданно оживляется появившейся у крыльца рябиной с яркими оранжево-красными ягодами, дающей «жаркий» акцент в холодной тональности общего колорита картины.
Иные акценты восприятия это красоты видим в работе художника «Пробуждение» 1977 г. предрассветным утром как будто из-за небытия возникает мощное и прекрасное видение Кижского архитектурного ансамбля покоряющее красотой бесчисленных маковок главок Преображенской и Покровской церквей и острым силуэтом, чуть в отдалении стоящей колокольни. Призрак оживляется при взгляде на передний план, где волны от прошедшей только-что «Кометы» возвращают нас к действительности, отрывая от созерцания прекрасного в мир современности.
С несколько иных более общих критериев предлагает художник взглянуть нам на бессмертный памятник деревянного зодчества – ансамбль «Кижи», например в картине «Кижи. Белая ночь» 1974 г. Здесь можно несколько отстраненно, в философском ключе, поразмышлять о значении в нашей жизни и в нашем обществе таких уголков, точек в бесконечном несколько унылом российском ландшафте, где «прорываются» плоды гениальной творческой деятельности русского человека.
К раннему творчеству относятся редкие для художника работы в жанре натюрморта.
Они скорее повествовательны по характеру. В «Натюрморте (Завтрак)» 1963 г. мы видим обыкновенный сельский или дачный стол с неизменным самоваром, цветистыми чашками, нехитрой характерной для наших мест снедью - кринкой молока, круглым деревенским чёрным хлебом, яйцами, маслом, рыбником, «калитками». Красота, которую автор находит в обычном привычном для нас проявлении жизни, всё же не является будничной, но торжественной радостной жизнеутверждающей. Сам натюрморт воспринимается символом утверждения ценности этой простой обыденной человеческой жизни.
Поиски 1970-х годов приводят художника к совершенно иному видению окружающего его мира. От лирического восприятия природы с гармонично развивающейся в ней деятельности человека, Поморцев подходит к эпически возвышенному панорамному по взгляду видению действительности. В пейзаже «Над Онего» 1975 г. необъятные пространства Заонежской земли изображены с птичьего полёта. Природа получается изображенной в обобщенно-величественном плане, где можно усмотреть и красоту этих необозримых просторов, и гармоничное единство с этой первозданной красотой творения рук человеческих, и бурная продолжающаяся людская деятельность.
Пейзаж «Сумерки. Ограда» скорее оставляет впечатление этюда. Окраина деревни, два крупных крестьянских дома, банька у речки, изгородь из косо поставленных кольев. Мазок здесь крупный плотный, он пластичен, как–бы формируя объёмы, подчеркивая материальность предметов, но, в то же время, динамичен, свободен и выразителен. Художник сдержан в цветовой гамме, преобладают серые тона различных трудночитаемых оттенков, это и серо-сиреневые, серебристо-серые, белесые, синевато-серые. По контрасту, в тенях проглядывают охристые и коричневатые, обычно тёплого оттенка, в противоположность превалирующему холодному тону, связанному с сумеречной облачностью неба, где мазок более прозрачен и не всегда ощутим. Белесые и серо-синеватые тона занимают здесь значительные пространства неба. Основные составляющие этой сложной цвето-тональной гаммы в «чистом» виде сосредоточены на стаффажной женской фигурке рядом с домом в правой части картины. …зеленые оттенки цвета земли еще более спокойны и нейтральны, и лишь немного оживлены охристыми проплешинами и более светлыми малахитового оттенка далями второго плана. В целом в восприятии Русского Севера с его суровой и скупой красками природой, но покоряющей тонкой гармонией тональных отношений, создающих впечатление тишины и покоя, художник близок к традиции русских пейзажистов конца XIX - начала XX века. Сразу вспоминается пейзажи Севера замечательного художника А.С. Степанова с его сдержанной тональной гаммой серебристо-серых, сиреневых, высветленных голубоватых тонов, с его мягким рисунком, спокойной гармоничной композицией. Север показан в его патриархальной нетронутости, живущий в полной гармонии с первозданной природой. Но с этих пор прошло много времени, современность властно вторгается в жизнь и самых отдалённых от бурного течения времени мест. Эта жизнь присутствует на пейзажах Поморцева, не только в интерпретации сюжета. Она ощутима и в живописи. Его красочная палитра более ярка по цвету и энергична, мазок более отрывист и динамичен. В гармонии колорита, всё же наблюдается энергия движения, биение импульсов стремительно меняющейся жизни. Идеи этого этюда позднее были воплощены художником в картине «Август» 1977 г., но, возможно, с меньшей долей художественной выразительности.
«Май. В Прионежье». Жизнь прионежского посёлка Поморцевым воспринимается сквозь тему цветения природы в период ранней весны. Именно поэтому композиция строится двупланово . Первый план занят еще не расцветшими кустами, вербами, где только начинает ощущаться первый аромат раскрывающихся почек. А далее через сиреневую дымку («сиреневый туман») предстает перед нами просыпающаяся деревня: банька на берегу, лодка и через поле – вереница крупных деревянных домов, вдали – горизонт лесной опушки.
Более активна жизнь в картине «Весна в Шелтозере» 1981 г. Здесь уже по иному строится колористическая система работы, которую уже трудно назвать пейзажем в полном смысле слова, настолько большую роль в содержание работы играет тема человеческой деятельности. Намечавшийся в предыдущих работах художника отход от тональной системы построения живописи, проявился тут в полную силу. Яркое светлое оптимистическое звучание подчеркнуто в картине цветовым разнообразием колорита. Выбран весенний солнечный день, на пригорке развернута панорама шелтозерской улицы с фасадами замечательных по красоте старинных деревенских домов. Среди них нет одинаковых – в центре двухэтажная пятистенка со светлицей привлекает внимание насыщенным коричневым цветом. Рядом, дома уже зеленоватого, с синей обшивкой, желтого и красного цвета. Ярко-красным пятном выделяется трактор «Белорусь», вносящего в эту в целом патриархальную картину острую нотку современности. Мы замечаем людей, занятых своей привычной деятельностью. Всё остальное, что изображено на картине - вносит свою долю разнообразия в общую цветовую динамику. Здесь скорее подчёркнута активная преображающая роль человеческой деятельности. Надо отметить, что поиски в пейзаже красочного богатства окружающей действительности, отчасти в ущерб общему гармоническому началу в природе, было положено ещё в 1970-х годах. Художник пишет пейзаж «Окраина, Петрозаводск» 1972 г., в котором красочное разнообразие домов окраины Петрозаводска составляет основное содержание пейзажа.
Но труд человека несёт и красоту и, в попытке обустроить человеческое существование, её разрушение. Зачастую его деятельность в данном направлении выступает в резкое агрессивное противоречие с гармонией в природе и в мире. Такова тема картины «Онежская быль» (?). Здесь прекрасное творение рук человеческих Кондопожская церковь, изображена на фоне активно работающей дышащей парами и дымом современной индустрии города. Нет тут всё же намеренного противопоставления – это лишь две стороны человеческого существования, дисгармонию которого, по мысли художника, необходимо устранить. В целом же прославление индустриального современного мира, созданного человеком мало характерно, и не всегда удаётся художнику («В порту» 1964 г.).
Драматическое у художника идёт как бы рядом с лирическим, иногда резко возрастая в том случае, когда он обращается к теме недавней военной истории. Она воспринимается художником как бы через память, воспоминание.
Вот таким то, драматическим реквием звучит тема памяти о людях, отдавших свою жизнь за свободу Родины в кровопролитной Великой Отечественной войне. «На земле Карельской» - уже название даёт понять зрителю, что подобные обелиски стоят по всей земле Карельской, по всей нашей Отчизне. Маленький обелиск на мощной глыбе-скале кажется совсем крохотным. Особенно на фоне тёмного, встающего за ним как заслон или застава, хвойного леса. Да, покоящиеся здесь люди – только частица в огромном количестве солдат и гражданских, отдавших свою жизнь в этой страшной войне. Но они встали подобно этой скале на пути грозного, сильного и жестокого врага и погибли во имя спасения жизни в стране, в её городах и селах, в деревеньках, подобных той, что тут же у скалы на берегу речки мирно спит под надёжной охраной.
Или другая картина памяти. Уже более конкретная. Из далекой заонежской деревни на маленьком острове в Онежском озере отправляется на войну группа молодых новобранцев. Это - по сути, мальчики 18-19 лет. Картина так и названа «Сыновья (Сорок первый год)». Сыновья, группой в пять человек, стоят, переправляясь через речку, в большой вместительной знаменитой лодке-кижанке. Их переправляют отцы – двое пожилых людей, сидящих за веслами. Конечно, в реальной жизни в лодке не стоят, так плыть в ней практически невозможно. Но здесь картина-воспоминание. И река играет в ней символическую роль. Это - если не река смерти Стикс, то что-то подобное ей – определенный рубеж отделяющий мир прошедший, мир относительно беззаботного детства, от совершенно иного мира кровавого и жестокого - мира войны. Часть мотивов здесь будто внесены из предыдущей картины, где тема войны звучит в более отдалённом плане. Это и тёмный еловый лес, но вместо обелиска перед ним изображена небольшая церквушка, как символ опоры и какой то надежды (когда нет никакой надежды – надеются на бога). Это и маленькая, мирно спящая деревушка с десяток дворов. Но экспрессивная, драматически образная часть картины - в предыдущей работе это мотив скалы - здесь перенесена на передний план. Подобно статуям стоят, сгрудившись в лодке, её молодые герои - парни призывники, создавая основную драматическую ноту, усиленную грозно-торжественной, как бы мертвенной тишиной. Они собранно и настороженно смотрят перед собой, будто оценивая предстоящую свою жизнь и судьбу, но один из них всё же обернулся и прощальным взглядом еще раз осматривает родную деревню, словно прощаясь с прошлой жизнью. Здесь, на переднем плане колорит картины воспринимает неприятно тревожащие грозные кроваво-красные оттенки, они повторяются и на дальнем плане – в облачности на горизонте.
Драматическая образность всё же редка в творчестве Поморцева, она как будто прорывается через толщу его более гармоничного в целом более жизнеутверждающего мировосприятия. Ею оцениваются наиболее крупные, глобальные явления в нашей истории и жизни. И здесь, как правило, нет места беспросветному пессимизму, но ощутимы и боль и осуждение, и отчаяние, и выстраданное обнадёживающее светлое начало. Это начало сохраняется и в произведениях, посвященных теневым противоречивым страницам нашей недавней истории строительства новой жизни. Они будто являются иллюстрацией известной притчи о том, что многими благими намерениями выстелена дорога в ад. Таково, видимо, содержание известной работы художника «Беломорканал». В толпе заключенных, выгруженных из вагона идущих с портретом Сталина, с привычными лозунгами о производительности труда, помогающих строить светлое будущее, с красными флагами замечаем разнообразные чувства разочарования, отчаяния, сурового молчания, озлобления и, отчасти, надежды. Нужно отметить, что родственники художника также пострадали в «жерновах истории» и были репрессированы наряду со многими тысячами других людей. Одних - как бы отвергнутых историей, или захваченных в кровавой борьбе элит за право вести народ по своему пути преобразования жизни, а кого случайно просто подвернувшихся под руку или по злой воле ближнего своего попавших в это исправительное чистилище. Работа художника раскрывала тему актуальную для начала 1990-х годов – тему тяжелой непомерно большой цены, по мнению автора картины, ускоренного строительства индустриальной мощи нашего отечества. В перестроечную пору, пору выбора нового жизненного пути, данная тема остро дебатировалась; критика прошлого порою принимала апокалипсический характер. В картине художника можно видеть воспоминание – предупреждение. Какие методы недопустимы при дальнейшем строительстве нашего будущего.
И надо отметить, что предупреждение художника (естественно, и не только его) было услышано. И перестройка пошла совершенно иными методами, но опять-таки всё было до основания разрушено, а в борьбе за светлое будущее наших уважаемых олигархов погибло не меньше, а, может быть, и больше заинтересованных, и так - случайных, лиц.
В этом же ряду и пейзаж художника, посвященный уходящему XX веку. Работа так и называется «Уходящий век» и датирована соответствующим 1999 годом. На переднем плане сожженные строения, гибнувшее деревце, полоса колючей проволоки - приметы бывшего ГУЛАГА, вдали как символ вечной красоты и, может быть, какой-то надежды - небольшая церквушка на невысоком холме рядом с несколькими ёлочками, на небе –радуга. Что это? Надежда, опять таки, на очистительную силу перестройки – залога будущего? По крайней мере, ХХ век завершился с безрадостным итогом. Или концовкой? Трудно сказать.
Портреты, написанные художником, никогда не считались сильной стороной его творчества. Да среди массы портретных образов есть и неудачные, может быть маловыразительные и непримечательные. Однако рассмотрим повнимательнее некоторые их них. «Автопортрет» 1959 года и «Портрет дочери» 2000 –го. Два близких дорогих друг другу человека. Они на портретах примерно одного возраста, разница же в датировках работ – более сорока лет. Два разных поколения. На первом портрете, написанном в более свободной манере – молодое открытое красивое лицо русского сибиряка, самобытность облика которого определяется наличием определенных черт местных народностей.
На втором портрете видим прекрасное молодое лицо обаятельной женщины в принципе довольно похожей на отца, но все сибирские черты как-то выветрились или смягчились со временем. Так в портретах отражается наша история, история русского народа.
Но важно скорее другое. На первом портрете взгляд художника несколько восторженный и чуть тревожный как бы устремлен в будущее, вопрошая. Что его ждет впереди? И в то же время ощутима уверенность молодого человека в своих силах и в осуществлении своих смелых творческих планов. Взгляд дочери более спокойный и трезвый. В нем нет тревоги, но нет и особых, амбициозных претензий. Взвешенно и по деловому, героиня портрета смотрит в будущее. Художник как будто улавливает разницу во взгляде на жизнь двух поколений, отделенных почти 40 летним промежутком времени.
На небольшом полотне, на переднем плане, изображен известный карельский писатель Ортье Степанов, в глубине близ опушки леса виднеется непритязательное с виду строение, напоминающее крестьянский дом. Здесь расположен музей – картинная галерея созданная карельскими художниками Борисом Поморцевым совместно с Борисом Акбулатовым из живописных работ подаренных ими жителям этого далёкого карельского селения Хайкяля, расположенного на живописном острове в знаменитом Калевальском районе. Это реальный вклад самих деятелей искусства в дело просвещения и сохранения в нашем народе памяти об искусстве, о жизни и мастерстве наших замечательных художников, не менее важный в наше время, чем само их творчество.
«Портрет И.В. Тихановой» 1986 г. Он написан на фоне зимнего Олонецкого пейзажа. Ясный день. Художник использует возможности зимнего солнечного освещения для передачи мягких оттенков плотного сдержанно пурпурного цвета скромной одежды героини портрета, её характерной традиционной цветистой юбки. Мягкая, едва приметная улыбка на лице пожилой женщины, особый тёплый прищур добрых глаз, отчасти скрывает её чуть грустное настроение. Эта сдержанная печаль олончанки, всю жизнь прожившей в родном краю, отдавшей ему все свои лучшие годы, перекликается с общим элегическим настроем зимнего пейзажа, придавая портрету неповторимый оттенок душевной теплоты и сочувствия к человеческой судьбе.
А вот портретные «этюды» последнего времени - 2010-х годов.
Замечателен своей живой непосредственностью этюд мужской головы «Валерий Михайлович Скоропей» этого усталого от тягот современной жизни, немного «зачуханного» простого смертного в котором стойко сохраняется какая-то неистребимая человечность несмотря на всю жесткость и неоднозначность современного бытия.
О том же может нам говорить «Портрет тёщи». Герой портрета родная тёща художника. Человек, женщина прошедшая все горнила тяжелейших невзгод и страданий страшной войны, с честью их выдержавшая, оставшаяся весёлой и доброй к людям и этой своей «мужественной добротой» поддерживающая при всех трудностях и неудачах жизнь своих родных и близких. Сколько таких, без особых претензий, простых людей с непростой судьбой рассеяно по России и составляет тот костяк, на котором всё ещё держится наше подверженное неурядицами и тяжелыми испытаниями Отечество.
Приведенные взятые наугад примеры, может быть, заставит нас пересмотреть сложившееся не вполне справедливое мнение о портретном творчестве художника.
О новом перестроечном периоде в творчестве художника сказать что либо определенное трудно. Можно остановиться на первом впечатлении от увиденных в мастерской картин, как законченных пейзажей, так и этюдных набросков и эскизов.
Особое место в «перестроечном» периоде творчества художника занимают его пейзажи зарубежья. Сам Борис Николаевич говорил, что работать длительно за границей, выезжать туда с работами и писать там, он был вынужден не от хорошей жизни. Речь шла о банальном выживании. Наступило время, когда живописцы оказались, в процессе перестройки, просто не нужны не «обновлённому» государству, ни новым «хозяевам» жизни, излишними в новом, строящемся мире делячества и жажды наживы. Сказанное, однако, отнюдь не означает, что художник писал там этюды и пейзажи исключительно ради заработка. Конечно, многие из картин указанного периода он продавал, обеспечивая себе элементарный «кусок хлеба», но также и возможность творческой деятельности.
В зарубежных пейзажах художника совершенно иное «прочтение мира». Прежде всего, обращает на себя внимание интерес художника к цвету, яркая красочность этюдов, цветовая и композиционная динамика. В этюде «Нойбранденбург» автора подчеркивает цветовое богатство натуры - насыщенность и разнообразие оттенков красного, подчеркнутое по контрасту синими, бледно-охристыми и промежуточного характера пурпурными тонами. Именно выразительность цвета привлекает его в несколько суховатой по форме старинной готической архитектуре и традиционных домах фахтверховой постройки. Цветовая динамика поддержана в трактовке дерева на втором плане, построенного на жестком противоборстве тёмных синевато-зеленых, охристо-коричневатых, и светлых оттенков зеленого цвета. На дальнем плане, уходящей в глубину композиции, изображение неба с беспокойно бегущими по нему облаками. То же цветовое богатство и разнообразие, то же движение и напряженность композиции, та же приподнятость и праздничность чувствуется в этюде «Тюбенген. Германия», изображающим город как бы общим взглядом, с дальнего плана. Наконец в работах «Праздник на воде. Нойбранденбург» и «Норвегия. Город Риссёр» художник приходит к импрессионистической яркой светлой красочной манере, любуясь обилием цвета, яркой солнечной атмосферой, многочисленными отражениями на воде бесконечно разнообразных цветовых оттенков. Ему удаётся схватить динамику этого, постоянно меняющегося состояния, в сложном взаимодействии цветовой и свето-воздушной среды. Любование игрой красок природы, празднично-оптимистическое восприятие мира в ещё большей степени отличает эти произведения художника.
Все же нельзя сказать, что интерес к цвету, свету и воздуху в пейзаже появился у художника только в «перестроечный» период и яркие, насыщенные игрой красок и света пейзажи характерны только для зарубежных работ художника. В этюде «Лодки у сегежского причала» 1962 года яркие красочные пятна стоящих у причала лодок отражаются коричневатыми оттенками на волнующейся поверхности воды. Такая же свежесть и неожиданность красочных сочетаний присуща этюдным работам и небольшим пейзажам 1980-х годов (пейзажи Нойбранданебурга), продолжается и в 1990-е годы.
Один из последних по времени пейзажей художника «Ильин день. Заонежье» 2010 г., напротив исполнен в традициях русской классической школы пейзажа. Широкой панорамный охват пространства, рисующий вроде бы обычный карельский пейзаж Заонежья с характерной для этого края небольшой часовенкой на берегу озера, отдельно стоящая баня, группа домов, говорящая о человеческом присутствии на ближайшем острове. Спокойная, но богатая гамма зеленых различной светлости и оттенков, в изображении лесной растительности высветлено охристых переходящих в зеленоватые для полевой травы, серо-серебристые тона характерные для передачи домов и строений, таких как заброшенная часовня, всё это в контрасте с активным синим и голубым в трактовке далей, воды, неба. Неожиданно появляется сиреневый оттенок тяжело нависших надо всем облаков, и его более бледное отражение в воде озера. Однако, этот диссонанс не нарушает, а только подчёркивает написанную атмосферу гармонии и спокойствия. Да, такие уголки для отдохновения человеческой души сохранились на российских просторах не только в давно ушедшем XIX веке, но и живы в бурном, динамичном и жестко- суровом наступившем XXI.
Возможно, похожие мысли приходят, когда разглядываешь и этюд «Кижи» 2011 г. с озером, банькой и лодкой и знаменитым памятником на дальнем плане.
Далее – совершенно другой уголок. «Пейзаж. У границы» - указывает только место его расположения. В любом случае это также один из заброшенных, уже по месту на карте, пространств на нашей российской земле. Здесь пробуждаются совершенно иные чувства.
Это замечательный по свежести и пластической цельности этюд, раскрывает обычный для Карелии вид. Поросший скудной растительностью скала на первом плане, полноводное озеро отделяет первый её от острова, на котором за прибрежной скалой видна плотная стена лесой растительности – за передним планом более светлых в тоне лиственных деревьев стройный ряд тёмно-зеленых ёлок. Синеющие дали за спокойным и ровным по тону обычным серым небом, дополняют картину привычной для Карелии мягкого летнего чуть пасмурного денька. И всё же, эта на первый взгляд прозаичная картина привычного пейзажа, оживляется видом слегка волнующейся воды озера, в котором плотными коричнево-зеленоватыми, в основном, рефлексами отражается лесистый берег и более белесыми тонами скала передним, оживлённая массой разнообразных светлых, серебристо-серых, светло-охристых оттенков цвета. Здесь обычный этюд рождает живое прочувствованное восприятие природы.
Более живое, более активное восприятие природы ощутимо в других пейзажах. Посмотрим «Сумпосад. Ветер с моря» 2009 г. с бурным напористым приливом. С резким диссонирующим колоритом неуспокоенных «салатных» тонов для травы на скалистом берегу ярких, насыщенно-зеленых деревьев, ярко-синих холодной воды прилива, ярко-голубых - неба, откровенно красных – фасадов домов. В дополнение с белыми бегущими по небу облаками, непонятными пурпурными цветами то ли отрытых участков земли, то ли ещё чего-нибудь – рисуют динамичную картину природного явления, отчасти символизируя просыпающуюся жизнь не только природы но и человеческого бытия.
И такая, как бы обновленная, жизнь появляется во множестве этюдов 2000- 2010 гг. Здесь и «Сумпосад». 2010 г. и пробуждающийся более удаленный о жизни цивилизации уголок природы «Чёбино. Медвежьегорский район», и та же «Речка на границе» 2010 г. «Олонецкий пейзаж» того же периода.
Отчасти окружающая среда никуда не делась, она продолжает жить своей жизнью в новой изменившейся реальности. Её спокойного существования не коснулись те бурные изменения, которое испытало человеческое общество. Тут и прекрасные творения рук человеческих среди обыденного человеческого жилья – «Кондопожская церковь». Монументальная церковь в «Яндомозеро» 2005, как бы неожиданно возникшая среди неприветливого облачного пейзажа. Они, эти творения, иногда кажутся необычным видением, призраками неожиданно воскресшего ушедшего мира суровой красоты. «Кемь. 1990 г.». Это и кажущаяся декоративной, красота обычных старинных деревень заброшенного Заонежья – «Дерегузово. Заонежье». Иногда подобная заброшенность толкает художника в тягостные мрачные раздумья, рождает отчаяние и безысходность «Братская могила. Заонежье». Художник изображает и «райские уголки» труда и отдохновения, куда необходимо уходить от благ и тревог цивилизации, от суеты и шума современной жизни. «Лето. На даче» 1998 г., «Первая осень» 1996 г.
Рассуждения о творчестве Бориса Поморцева трудно закончить. В готовую ткань повествования как бы врываются всё новые и новые вспоминаемые образы его картин. Хочется вспомнить то те, то другие удачные картины и этюды. Вспомнить, что художник работал и в иных жанрах, таких, как например, исторический и историко-революционый, но всего объять невозможно. Всё это ждет других серьезных исследований.