Попов Вениамин Николаевич
Живописец
Вениамин Николаевич Попов - народный художник Карельской АССР
Я родился 1869 г. в Пермской губернии. Детство провел в г. Кунгуре, а учился в Перми в Духовном училище и семинарии, т.к. мой отец был диаконом, служившим потом в Духовном училище завхозом (эконом). В нашем училище и Семинарии рисование не преподавалось, и проявлявшийся у меня с детства интерес к нему ни в ком поддержки и сочувствия встретить не мог. Только в училище, когда дело дошло до черчения карт по географии, то я с удивлявшим как товарищей, так и преподавателя увлечением, предался этой работе, прибегая ко всевозможным ухищрениям в вычерчивании и особенно в раскраске карт. (Достигалась иногда иллюзия, что они печатные, и я получал высшую оценку). Дальше тянулись долгие, скучные годы долбежки семинарской премудрости.
Только с средины семинарских курсов интерес к искусству начал проявляться уже более настойчиво, я начал самостоятельно рисовать и даже писать масляными красками, которые, кстати сказать, приходились сначала самому м приготовлять. Дошло дело даже до знакомства с преподавателем рисования женской гимназии Седовым, у которого я и получил первые уроки.
Вскоре в Перми открылась частная рисовальная школа художника Шанина - также преподавателя гимназии. В этой школе я уже регулярно стал заниматься рисованием, а потом и живописью.
За 6 р. в месяц я несколько раз в неделю посещал школу, и я со всем усердием принялся работать, получая одобрение со стороны Шанина. Семинарские занятия отошли уже на второй план, но я решил, во что бы то ни стало окончить курс, чтобы получить свидетельство об окончании среднего образования, так как для поступления в Академию Художеств действительным академистом (как я уже узнал) требовалось среднее образование. К этому времени у меня складывалось твердое намерение попасть в Академию, в чем меня поддерживал и мой учитель. Не встречая серьезного сопротивления со стороны отца, я в августе 1891 г. отправился на пароходе из Перми в Питер.16 августа я уже стоял в канцелярии Академии Художеств с прошением о принятии и прочими документами в руках. Но здесь мне пришлось пережить неприятные минуты. Оказалось, что прием заявлений о поступлении уже закончен. Должно быть, вид у меня был очень обескураженный, нашлась из чиновников добрая душа, который посоветовал мне написать дополнительное заявление о причинах опоздания. Я не нашел ничего лучше, как сослаться на обычное осеннее обмеление Волги, вследствие чего нашему пароходу перед Нижним Новгородом действительно пришлось простоять целую ночь. Прошение было принято и через несколько дней я вместе со всеми поступавшими держал экзамен - рисовав живую голову.
В числе принятых счастливцев оказался и я. В Академии дело пошло не плохо. В первый же год были пройдены два класса- головной и фигурный и к каникулам я был переведен уже в натурный. Здесь работа проходила настолько успешно, что в продолжение трех лет пребывания в Академии я окончил все классы Академии с получением полагавшихся четырех серебряных медалей и был готов к конкурсу на золотые.
Все мои работы обычно оказывались лучшего первого десятка (категории), часто, особенно рисунки были первыми номерами и даже иногда отбирались Академией с надписью «в оригиналы». У наивного, застенчивого провинциала даже несколько закружилась голова. Теперь я объясняю свои успехи довольно хорошей предварительной подготовкой, соответствовавшей требованиям тогдашней Академии и своим увлечением, дорвавшегося до любимого дела, человека. Большого значения имело и то, что мне не приходилось в это время уделять внимание заботам материального существования, т.к. отец в продолжение первых 2-3 лет поддерживал, правда, очень скромно (15-20 рублей в месяц), что вскоре уже с его смертью прекратилось. В это же время в Академии произошли большие события- реформа 1894 г., когда все профессора –классики вынуждены были уйти в отставку и на смену им пришли передвижники с Репиным и Вл. Маковским во главе. Новая Академия решила, прежде всего, произвести основательную чистку учащихся. В это время в Академии скопилось большое количество т.н. вечных студентов пребывавших там до 12 и даже 15 лет и не проявивших, сколько-нибудь заметных успехов. Бедняги вынуждены были зарабатывать себе на жизнь, и появлялись в Академии только в важные моменты выполнения работ переводных экзаменов. Очень много было уволено. Часть осталось продолжать работу в классах. Наконец человекам 50-ти имевшим по три и четыре серебряных медали, т.е. окончившим почти обучение в классах, было предложено выйти на конкурс - писать картину на собственную тему с предоставлением мастерской и стипендии на 6 месяцев. В числе этих конкурентов оказался и я. Предполагалось после конкурса выпустить и этих по старому с дипломами соответствующей степени на звание художника. В новой Академии или, как она стала теперь именоваться, «высшее художественное училище» при Академии, оставили только одно звание «художник» дававшее права окончившего высшее учебное заведение.
В числе шести человек получивших звание классного художника II степени оказался и я с очень ценным для меня правом продолжать еще учебу уже не в классах, а у любого профессора в руководимой им мастерской. Первая моя картина «На могиле матери» конечно, показала мне, что я еще очень зеленый художник, и я, поэтому сразу же воспользовался своим правом и поступил в мастерскую Репина. Новая обстановка, новые требования несколько выбили сначала меня с наладившейся колеи. В это же время прибавлялись и заботы о материальном существовании (умер отец), ведь одиннадцати рублевая стипендия, какую я получил от новой Академии, не могла меня избавить от этого. Но обаяние нового руководителя – громадного художника, сделали то, что все работали с большим подъемом. (Я значительно продвинулся в понимании живописи и рисунка).
Беседы Репина (еженедельные субботники) внесли многое в мое понимание искусства, хотя у него в это время (расхождение со Стасовым) были некоторые шатания во взглядах на задачи искусства. Его тогдашние проповеди об исключительном значении для художника совершенства его технических достижений в ущерб значительности тематических задач, конечно, не остались без последствий и оказали влияние на характер работ некоторых его учеников, в том числе и на меня.
После трехлетнего пребывания у Репина, я снова в 1898 г. был выпущен на конкурс уже на звание художника по новому уставу, что соответствовало званию художника 1 степени в старой Академии. За картину «Прибило» (парусную лодку) я получил это звание. Катина попала в музей Казанской художественной школы. Тогда же была выставлена и другая картина «За тканьем». Эта картина, после выставок еще в Москве, в Мюнхене, попала даже на всемирную выставку в Сан-Луи. После выставки она погибла в Америке, вместе со всем русским художественным отделом, который устраивался тогда аферистом Грюнвальдом.
Дальше трудные годы существования молодого художника. Ведь это были годы Японской войны и революции 5-го года. После окончания Академии мне пришлось принять участие в работах бывшего профессора Академии В.П. Верещагина, выполнявшего тогда стенную роспись в Киевской лавре, и затем участвовать в других крупных работах, как члену общества взаимопомощи русских художников (Новочеркасский собор) и наконец, в Софии (Болгария). С 1902 г. я взял педагогическую работу в Петербургской 8-й гимназии, а затем и в 1-м Реальном училище. Педагогическую работу я продолжал беспрерывно более 30 лет. Это хотя и отнимало у меня много времени, но зато без больших лишений давало возможность жить в Ленинграде, занимать неплохую мастерскую и главное все остающееся свободное от преподавания время отдавать любимого делу по искусству- живописи. С первых же лет окончания Академии я был ежегодным участником Академических, а потом весенних выставок. Если мои работы и не были крупными вещами большой значимости, то технически они всегда были настолько удовлетворительны, что безболезненно проходили критику довольно строгого жюри, пропускавшего вещи на выставку. Членом такого жюри приходилось бывать и мне.
За этот период мной написан ряд портретов, пейзажей, головок и несколько картин бывших на выставках. Из картин можно указать «У подсолнуха», «Любопытство», «Гирвас», и «Олонецкая невеста», к сожалению, ушедшая в частные руки какого-то коллекционера Никифорова. 1911 г. был годом моего знакомства с Карелией. После моих поездок на этюды в каникулярное время в Финляндию, под Новгород, я решил остаться в Олонецкой губернии посмотреть водопады и прожить здесь все лето. Знакомство с карельской природой сыграло решающую роль в моей жизни. Я в последующие годы стал уже ежегодно проводить здесь лето и даже к 1915 году смог выстроить себе маленькую дачу, куда и стал каждое лето приезжать, а с проведением дороги даже и зимой и все время изучать и изображать карельскую природу и жизнь. Наконец в 19-м году в виду трудностей жизни в Ленинграде, решился временно уехать не куда- нибудь, а в Карелию, переведясь на педагогическую службу в Петрозаводск (где и остался навсегда).
Ленинградскую мастерскую, исхлопотавши охранное свидетельство, оставил за собой т.к. большинства имевшихся у меня работ и вещей я захватить с собой не мог, в виду тогдашних условий передвижения, и, надеясь через два три года вернуться в Ленинград. Намерение вернуться туда постепенно стало остывать. Оставленная мастерская, вещи и работы не уцелели и неоднократно подвергались разгрому и от них ничего не осталось. Жизнь в Карелии стала приобретать для меня все больший интерес. Сразу же очень захватила меня работа в рисовальной школе, где я был заведующим, преподавал рисование. Несмотря на кратковременное существование этой школы (2-2 ½ г.), она оставила след в художественной жизни Петрозаводска. Выставка работ учащихся уже закрытой школы, устроенная в залах Горсовета в 1921 г., привлекла внимание публики и печати. Человек 8 из учеников школы продолжала свое образование в Ленинградском художественном техникуме, а двое окончили даже Академию (половина их остались продолжать работу в Ленинграде), а часть из них вернулась в Карелию, и работают в Петрозаводске.
К пятилетию существования автономной Карелии музей, устраивая свою выставку, представил мне отдельную комнату, где мной были выставлены этюды и картины карельской природы. Не прекращая работы в Петрозаводских школах по живописи, я написал за это время портрет В.И. Ленина и ряд портретов, преимущественно по частным заказам и много этюдов карельской природы, но вынужден был большую часть своего времени отдавать педагогической работе, как преподаватель ИЗО в педагогическом техникуме. С 1921 года по 34 я преподавал в Педагогическом техникуме и других училищах. Утомительная работа для достаточно уже пожилого человека часто доставляла мне большое удовлетворение. Я стремился пробудить в своих учениках, будущих сельских учителях, более чуткое отношение к детскому изобразительному творчеству, к их нередко проявляющемуся увлечению рисованием. Ведь раньше это часто безжалостно заглушалось педантами педагогами. Думаю, кое-что в этом направлении мне удалось сделать. Мной написаны портреты В.И. Ленина и Маркса для техникума на Луначарского и дворца Труда. По предложению Карельского музея я написал Кивач и Воицкий водопад, для чего пришлось побывать там.
В 1934 году я оставил наконец, службу преподавателя ИЗО. Полученная пенсия и предоставление Ленинградским союзом советских художников творческой командировки (1000 р.) (я уже был членом этого союза), дало мне возможность осуществить, наконец, мечту всей моей жизни. Я решил вдали от города в самом близком соприкосновении с природой прожить круглый год.
Полное самообслуживание до рыбной ловли, заготовки дров, разделывания огорода, а главное возможность без помехи отдаваться живописи, привели к тому, что мы без всякой скуки, одиноко с женой прожили два с половиной года. За это время я написал «Молевой сплав», «Зимнюю тракторную лесовывозку» и «Подледный лов снетка». Доходившие до меня сведения о большом оживлении в жизни искусства, как результате внимания и забот партии и правительства, поднимали мой интерес и не могли не возбуждать все большего интереса к творческой работе.
В июне 1936 года наладилось наконец открытие ИЗО - студии при ДВТ. Мне было заняться там преподаванием рисования и живописи. Для этого я сначала приезжал в Петрозаводск из своего уединения, а осенью 1936 года переехал уже в город. Здесь, окруженный вниманием администрации ДВТ и учащихся ИЗО – студии, я с радостью отдаю остающиеся силы, чтобы передать свое уменье и опыт молодым художникам, заражаясь, в свою очередь, энергией и воодушевлением, свойственным молодежи. В городе за это время мною исполнена довольно большая картина к открытию Дворца Пионеров – «Пионерский костер», «Осень в Карелии» и еще другие в работе.
Художник Попов 1938 г. апр.28